Диктатура великого султана: во что превратит Турцию референдум Эрдогана

Эксперт по международной политике Надежда Коваль в соавторстве с реактором Сергеем Сидоренко для «Европейской правды»

В ночь на 17 апреля Турция сделала выбор в вечном споре между безопасностью и свободой.

На референдуме, который проходил в воскресенье, с небольшим преимуществом победила безопасность и стремление к стабильности в неспокойном регионе в бурные времена.

Аргументы президента Реджепа Тайипа Эрдогана и его правительства о том, что новая суперцентрализованная президентская система позволит эффективнее бороться с внешними и внутренними врагами, отвечать на региональные вызовы, покончит с десятилетиями общественной нестабильности и периодических военных переворотов, будет способствовать развитию экономики и в целом позволит Турции стать ведущей державой региона, оказались достаточно убедительными для более чем 21 миллиона турок или 51,4% проголосовавших.

По крайней мере, таковы официально объявленные результаты референдума.

Правда, международные наблюдатели уже заявили, что голосование не было свободным и демократическим, избиратели иногда не понимали, за что голосуют, а власть создала условия, при которых невозможно провести подлинно демократический референдум. Тем более, когда речь идет об изменениях, которые должны полностью изменить страну.

Все эти обвинения, однако, высшее руководство страны отвергает как политически мотивированные.

Что изменится для Турции

Напомним, что вынесенный на референдум пакет изменений в Конституцию существенно расширяет полномочия Президента.

Турция превращается не просто в президентскую республику — глава государства теперь будет иметь практически неограниченные полномочия в управлении страной. От злоупотреблений его теоретически должны сдерживать лишь прописанные процедуры ответственности.

Эрдогана дразнили «султаном Тайипом» чуть ли не с первых лет у власти. Что же, шутка превращается в пророчество.

Должность премьер-министра будет просто ликвидирована. Президент будет иметь прямой контроль над исполнительной властью, самостоятельно формировать правительство. Даже законодательная власть в некоторых вопросах не будет его конкурентом: он получит право выдавать президентские указы, которые будут иметь силу законов.

А поскольку парламент в Турции останется и даже увеличит численность, реформа укрепляет связь между Президентом и законодательным органом: президентские и парламентские выборы будут проводиться одновременно, причем Президент получит право быть председателем политической партии и участвовать в политическом процессе.

В дополнение усиливается влияние Президента на высшие судебные и прокурорские органы и уничтожаются остатки былого влияния армии из-за ликвидации двух военных судов.

Как отмечается в заключении Венецианской комиссии, предлагаемые изменения выводят Турцию на путь «автократии и единоличного режима», или, если отойти от юридического языка, Турция превращается в султанат, но с выборами султана.

Революции не будет

Конечно же, результаты референдума не стоит оценивать только через противопоставление «авторитаризм-демократия» или «безопасность-свобода».

Так, принятые на референдуме изменения ведут страну в направлении уменьшения демократичности, к определенной разновидности персоналистского авторитарного режима. Но в последнее время — особенно за последний год, после попытки военного переворота — в стране и без реформы изменилось немало.

Изменения в Конституцию вступят в силу после выборов в ноябре 2019 года

В последующие два с лишним года переходного периода дела будут идти по старому порядку, но он также не дает надежд на четкое соблюдение демократических стандартов. 35 тысяч арестованных и более 100 тысяч освобожденных от должностей, существенное ограничение свободы СМИ и обострение конфликта с курдским меньшинством — все это произошло при «старой» системе.

При старой системе состоялся и референдум, который дал немало оснований сомневаться в его честности.

Вопрос даже в самом факте того, что выборы проводятся при условии чрезвычайного положения, когда возможности агитации — ограничены, а свобода СМИ — далека от полной. Но наибольшее возмущение тех, кто голосовал против, вызвало решение ЦИК причислять те бюллетени, на которых, вопреки закону, не было печати участковых комиссий. По некоторым данным, таких бюллетеней было 2,5 миллиона, вдвое больше, чем разрыв между голосами «за» и «против».

Вместе с сообщениями и видеозаписями с участков, где люди (в том числе местные чиновники) бросают в урну по несколько бюллетеней, эта цифра действительно тревожит.

Основная оппозиционная партия — Республиканская народная — сначала заявляла о намерении обжаловать результаты референдума и требовать частичного пересчета. Однако предварительные результаты голосования были быстро утверждены как официальные, немногочисленные акции протеста потухли, а лидер республиканцев Кылычдароглу стал больше заострять внимание на том, что более 48 % голосов «против» — это уже большая победа демократии.

Итак, революции пока не планируется.

Тем более, что сразу после референдума в который раз было продлено чрезвычайное положение.

Слом турецкого маятника

Турецкая республика, начиная со своего основания в 1923 году, пережила немало жестких режимов, внутренних конфликтов, изменений Конституции и попыток авторитарного правления.

Теоретически можно было бы трактовать нововведение Эрдогана как очередное колебание маятника развития турецкой политической системы в направлении авторитаризма, за которым через определенное время может последовать очередная волна демократизации. Однако отличие состоит в том, что последовательный курс на усиление президентской власти взято не из чистой любви к власти как таковой.

Цель Эрдогана — основать новую, более мощную и стабильную Турцию, а усиление полномочий — необходимый инструмент на этом пути, а не самоцель.

Разница, следовательно, заключается в ценностях, которые формируют основу политической системы. В течение почти века существования Турецкой Республики основополагающими ценностями, которые в свое время железной рукой ввел Ататюрк (и на защите которых, иногда прибегая к острым методам, последовательно стояла армия), были секуляризм и вестернизация.

Первое предусматривало максимальное извлечение религии из сферы публичной жизни в сферу частного.

Второе — ориентация на Запад в широком смысле, от заимствования культурных практик внешней политики и интеграционного направления.

Эрдоган уничтожил предохранитель, который удерживал Турцию в старом ценностном измерении.

Окончательная аннигиляция политического влияния армии после подавления неудавшегося переворота, а также полученная на референдуме победа открывают перед ним путь к фундаментальным изменениям.

Формально «секуляризм» и «вестернизация» не упоминаются в изменениях в Конституцию. Однако действия и заявления нынешнего президента Турции дают достаточно оснований для страха, что Эрдоган откажется от ценностей кемализма и использует расширенные полномочия для того, чтобы усилить исламский компонент турецкой идентичности, а также от мировоззренческой и политической ориентации на Запад, переходя к построению Турции как регионального центра силы на Ближнем Востоке.

Помимо того, метафора по установлению султаната или триумфа неоосманизма в Турции довольно условна.

Так, османский период (который во времена расцвета кемализма скорее игнорировался) стал для Эрдогана и его сторонников источником вдохновения, исторических аналогий и политических символов, а величие Османской империи в ее лучшие времена — ведущей звездой.

Однако Эрдоган — современный политик, а не исторический реконструктор.

И он достаточно амбициозный для того, чтобы предложить новую систему. «Мы внедряем наиболее важную реформу в истории нашей нации», — объявил Эрдоган в своей победной речи.

Тотальная мобилизация

Как быстро турецкий Президент перейдет от установления общих институциональных рамок новой Турции к неким сущностным реформам, сложно сказать. Учитывая значительное количество голосов «против», наличие многих актуальных конфликтов и общественных разломов, — это может занять некоторое время.

Голос различных социальных групп, которые противились предлагаемым изменениям, прозвучал довольно громко: даже в условиях чрезвычайного положения и агрессивной агитационной кампании 48,7 % проголосовали «против».

Более того, судьба референдума «висела на волоске» чуть ли не до последнего момента. Поэтому в последние недели перед референдумом и внутри страны, и за рубежом была развернута беспрецедентная кампания по агитации, в которую вложили серьезные средства и организационные усилия: основные политические игроки активно путешествовали с выступлениями по всей стране и даже за рубежом.

Турецкие министры и послы, по выражению колумниста «Хюрриет» Семиха Идиза, «отказались от дипломатии» и довольно жестко защищали правительственные позиции. Улицы турецких городов были завешаны постерами «Evet» («Да»), огромными портретами Эрдогана и премьер-министра Йилдирима, имамы агитировали на проповедях в мечетях, а противники предлагаемых нововведений жаловались на серьезные осложнения агитации и доступ к медиа.

Риторика достигала экстремальных градусов: руководство государства объявляло сторонников голосования «Hayir» («нет») то пособниками курдских террористов, то гюленовцами (а это в последнее время означает освобождение и заключение).

Эта лобовая атака предоставила Эрдогану до 7 процентных пунктов в последние недели и обеспечила минимальное преимущество сторонников конституционных изменений. В ночь на понедельник вся страна прильнула к телевизорам и мониторам, где в прямом эфире считали результаты. Показатель «да», который составлял более 60 % от трети посчитанных бюллетеней, постоянно снижался. Но чуда не случилось, столбик остановился на отметке 51,8 %. И теперь ни критическая оценка Совета Европы и ОБСЕ, ни протесты оппозиции не помешают Эрдогану консолидировать свою власть и двигаться дальше.

Программа-минимум выполнена и теперь стоит задача консолидации разделенной нации.

Что изменится для Европы

В противоположность этому, существенные изменения во внешнеполитической риторике заметны невооруженным глазом, и они, скорее всего, будут иметь длительный характер.

Ведь обострение конфликта подогревалось с обеих сторон, пусть даже при разных обстоятельствах.

По ряду причин, среди которых необходимость сохранить подписанное в прошлом году соглашение о беженцах, Евросоюз сравнительно сдержанно реагировал на турецкую внутриполитическую динамику, хотя и не спешил ни возобновлять переговоры относительно членства, ни предоставлять Турции безвизовый режим.

Между тем антиевропейская риторика Анкары понемногу набирала обороты, достигнув апогея в марте вместе с турецко-нидерландским конфликтом. Именно тогда Эрдоган впервые заявил, что Турция может пересмотреть отношения с ЕС после референдума.

И если Брюссель наблюдал за этими процессами молча, отдельные государства-члены ЕС не скрывали негативных чувств. Нарастание популизма, антиисламских настроений в обществах и «поправение» ряда центристских партий в странах ЕС только усилило разногласия.

Более того, понимание, что сейчас членство Турции в ЕС невозможно в принципе, выбило почву из-под ног у проевропейски настроенных турок.

Скандал с Нидерландами подчеркнул глубину проблемы и желание обеих сторон использовать конфронтацию для достижения электоральных результатов.

Однако прямые обвинения европейцев в «нацизме», категорическое отвержение критики Европейского парламента, Венецианской комиссии и ОБСЕ (с фразами вроде «найти свое место») — все это выходит за рамки предвыборной риторики.

В конце концов, заявление Эрдогана о необходимости восстановления смертной казни в Турции прозвучала уже после победы на референдуме, хотя в Турции прекрасно знают, что это — красная линия, которая может закрыть любые переговоры о членстве.

В Анкаре недаром подчеркивают ценностный разрыв с Европой. Похоже, Турция хочет развивать отношения с ЕС «по-новому» — на равных и на сугубо прагматичной основе.

Но достаточно ли будет аргументов в Эрдогана в этом споре? Ответ вовсе не очевиден.