Если в январе можно было выделить какие-то узловые события и сквозь их призму дать оценку состояния российской системы авторитарного равновесия, то февраль 2018 года оказался совершенно другим по характеру. Это был месяц–калейдоскоп множества мелких и на первый взгляд невзрачных событий, сконцентрированных вокруг никем не называемой проблемы. Речь идет о страшной пустоте, находящейся на месте того, что в современных бюрократических государствах веберовского типа принято называть суверенитетом. И все, что случилось в феврале – не более чем признаки прорыва этой пустоты наружу и лихорадочные попытки остатков власти прикрыть эту пустоту.
Читайте також Трещины в монолите: хроника января 2018 года
Первая большая тема – президентские выборы, до которых осталось три недели. Во всей современной политической истории России еще не было столь бессмысленной кампании. Парадоксальным образом главным участником объявленной Алексеем Навальным «забастовки избирателей» – оказался Владимир Путин. Рационально сложно объяснить причины полной незаинтересованности и даже намеренной отстраненности российского президента от собственной же президентской гонки. Даже в сравнении с выборами 2012 года, результат которых был также известен с момента объявления списка кандидатов, пустота на месте власти очевидна. В 2012 году Путин собирал массовые митинги в свою поддержку, «работал» на мобилизацию электората (чего только стоят митинги в Лужниках), выпускал программные статьи и появлялся на телевидении. Сейчас же он исчез из публичного пространства.
То же можно сказать и о других кандидатах. Месяц назад можно было допустить, что ввиду экономии ресурсов часть из них собирается сконцентрировать свою агитацию в последний месяц перед выборами. Но и этого не произошло. Что заставляет задуматься о том, что смысл выборов – то, что может придать им смысл, находится за их пределами. Рискну предположить, что то, что мы наблюдаем сейчас – это начало процесса трансформации всей российской политической системы в нечто новое. И здесь может быть два варианта.
Первый – это переход к закрытой авторитарной системе, к фашизму уже в прямом смысле слова, когда факт слияния суверена и суверенитета будет закреплен в том или ином виде и в юридическом смысле. До 2018 года легальность политического процесса оставалась среди приоритетов российской власти, как и соблюдение буквы закона. Формально источником власти в стране оставался народ, а Путин – лишь одним из возможных кандидатов, пусть и самым лучшим. Февраль же продемонстрировал, что власти в рационально-бюрократическом понимании в России не осталось, на ее месте пустота, закрываемая фигурой суверена в его домодерновом понимании. Историк Эрнст Канторович в свое время выделил «два тела короля» – одно физическое, которое может умереть, а второе – воплощение суверенитета, исходящего от божественной власти, которое умереть не может[1]. Именно таким сувереном и является Путин, в настоящий момент с одним принципиальным отличием. В традиционной домодерновой структуре у суверенитета есть источник – божественное и естественное право, в случае же современной России источником власти становится чистая «воля к власти», в ее ницшеанском понимании. Нет ни закона, ни личных привязанностей, ни даже публичной морали – только бесконечная борьба всех против всех, над которой и возвышается суверен, как единственный гарант поддержания видимости порядка. В том случае, если внутри системы ее самая волевая часть приняла решение закрепить это состояние хаоса в качестве основы российского политического пространства в ближайшие после президентских выборов месяцы, мы неминуемо увидим трансформацию конституции с созданием нового неформального поста «отца нации» и параллельное ужесточение внутриэлитной борьбы, в которой «горе побежденным».
Признаки этого сценария видны были в 2017 и в феврале 2018: приговоры Алексею Улюкаеву и Никите Белых, арест высшей дагестанской региональной элиты. Вопрос не в том, виновны или нет в предъявленных обвинениях осужденные чиновники. В феодальной системе кормлений невиновных в рационально-юридическом смысле нет. Важно, что в отличие от процесса Михаила Ходорковского в 2003 году, крайне суровый приговор был вынесен членам элиты полностью лояльным Путину и его семье, без каких-либо намеков на политическую самостоятельность. В таких условиях ни один региональный «князь» или системный либерал не может чувствовать себя в безопасности, не говоря уже о любых реальных оппозиционерах. Машина террора перешла на новую скорость, и остановить ее не по силам будет даже высшему суверену, без смены самой системы властных отношений. Только бессмысленность, абсурдность и непредсказуемость власти, не сдерживаемой ничем, не признающей ни друзей, ни врагов, будет поддерживать пустоту в сердце российской государственности. Есть, правда, одна проблема – долго такие режимы не выживают.
Небольшую надежду на более мирный сценарий развития событий придает Ксения Собчак и ее кампания. В ее персоне можно рассматривать попытку существующей системы договориться с США о правилах переходного периода, в случае если даже новая волна террора не сможет стабилизировать разрушающееся авторитарное равновесие. Отсюда и иск о нелегитимности 4-го президентского срока Владимира Путина, и тот факт, что большую часть своей медийной кампании Собчак провела в Вашингтоне, а не в России. То, что любая трансформация режима в нынешней России возможна только в международном контексте – состоявшийся факт, обусловленный всей политикой Кремля с 2014 года. Накоплено слишком много противоречий и претензий, цена которых может быть неподъемной для российской элиты, как в экономическом, так и в символическом плане. Отказ от авторитаризма и переход к демократии неминуемо приведет к обострению вопроса о возврате Крыма, выплате репараций Украине, судов над российскими военными преступниками в Сирии, расплате за вмешательство в выборы в западных странах и так далее. И возникает замкнутый круг. Российская элита, включая Путина, явно хотела бы возвращения партнерских отношений с Западом, хотя бы ради сохранения капиталов. Однако цена этих отношений вне контекста «большой сделки» оказывается более высокой, чем продолжение конфронтации, и ведет к еще большим внутри и внешнеполитическим рискам. При этом для Запада вопрос «прощения» российской элиты напрямую связан с проблемой недопущения возрождения авторитаризма в стране. В любом случае вопрос придется решать, отвернуться от него не удастся.
Скрытые попытки создать мосты между постпутинской Россией и США делаются уже сейчас. Недаром в новом расследовании Алексея Навального о коррупции Олега Дерипаски четко прослеживается намерение добиться признания Западом легитимности Навального как лидера российской оппозиции. Делается это через развитие им темы связи российского режима с президентской кампанией Дональда Трампа – единственный момент из его нового антикоррупционного расследования, привлекший внимание зарубежных СМИ. Таким образом, повышается ценность и понятность Навального для американской элиты, для которой Трамп остается главным источником раздражения и ненависти. Так, кампания Ксении Собчак и деятельность Алексея Навального работают как часть одного сценария, направленного на создание резервной системы безопасности на случай неконтролируемого краха нынешней путинской системы авторитарного равновесия.
Вторая громкая тема февраля – война в Сирии. Еще в прошлом месяце, с началом турецкой операции в Африке, было очевидно, что российское вмешательство в гражданскую войну к 2017 году перестало приносить даже гипотетические выгоды для страны, тем не менее именно февраль стал роковым месяцем не только для сирийской кампании, но и для всего российского военного империализма. В ночь с 7 на 8 февраля российские вооруженные силы потерпели крупнейшее поражение в своей новейшей истории со времени первого штурма Грозного в 1994-1995 годах. Число погибших российских солдат-участников частной военной кампании в результате неудачной атаки на курдско-американские позиции измеряется сотнями. Была продемонстрирована полная неспособность вести боевые действия с регулярными подразделениями, обладающими авиационной поддержкой и системами связи. Стало ясно, что, по сути, российская армия – военно-полицейские силы, способные вести борьбу только со слабым противником с таким же устаревшим вооружением.
Но не это главное в сирийском разгроме. Все погибшие в тот день в Сирии солдаты были моментально лишены всех человеческих прав: российское государство признало их несуществующими, как в юридическом, так и в физическом смысле. У невидимого президента с невидимым народом могут быть только невидимые солдаты. Понятны рациональные причины такого поведения: признание одномоментных потерь такого масштаба неизбежно приведет к публичной дискуссии о реальной силе государства, качестве армии и управления – к той самой политике как к диалогу различных сил о вопросах власти, которую на протяжении 18 лет выгоняли из публичного пространства. Но и молчание о погибших будет губительно для режима, разрушая последние легальные принципы его существования.
Но еще опаснее для режима молчание в ответ на крупнейшее военное поражение, которое нарушает всю логику повышения ставок, начатую в 2008 году мюнхенской речью российского президента. Более того, опубликованный в прошлом месяце неофициальный санкционный список и официальные обвинения уже в этом месяце 13 россиян во вмешательстве в американские выборы ставят под удар все вывезенные российской элитой на Запад капиталы. А их безопасность поддерживалась именно страхом перед военной мощью и непредсказуемостью путинского режима, который вынужден постоянно поддерживать свою военно-патриотическую составляющую.
Когда источником суверенитета является только воля к власти, единственной формой внешней политики становится либо победоносная война, либо молчание, даже если погибнут десятки тысяч людей. И здесь видна ловушка, в которой оказался российский авторитарный режим. Та внешняя политика, которая соответствовала бы его внутреннему устройству, невозможна по причине нехватки ресурсов (дипломатических, военных и финансовых). Но без внешней политики постоянной войны и постоянного движения вовне, уровень агрессии и террора внутри страны придется повышать еще больше, чем он есть сейчас. Поэтому, несмотря на всю иррациональность подобного поведения, агрессия вовне будет продолжаться, хотя ее цели могут меняться. Возможные цели, из обсуждаемых в последние месяцы, – Судан, Ливия и Афганистан. При этом в Сирии началась новая операция по уничтожению противника, неспособного сопротивляться, – района Восточной Гуты, ради начала которой Россия нарушила ею же организованное перемирие.
В этом контексте интересно развитие идеи введения миротворческого контингента на Донбасс. Очевидно, что произошло смирение Кремля с тем, что военным путем проблему Украины не разрешить, и нужно снять хотя бы этот вопрос с основной повестки дня. Однако в том случае, если все остальные варианты внешней экспансии для режима окажутся закрытыми, либо по причине нехватки военных возможностей, либо из-за активного противодействия со стороны США – Украина снова станет основной целью военной агрессии путинского режима. До тех же пор ставка будет сделана на углубление внутреннего раскола в стране по линиям социально-экономической напряженности, особенно в контексте объективных реально существующих проблем и приближающегося выборного цикла.
И в завершение необходимо сказать о событии, относящемуся к концу января, но идеально описывающему проблемы российской власти, вырвавшиеся наружу в феврале. Речь идет о запрете проката британского фильма «Смерть Сталина». Между тем, это, возможно, самое мощное произведение о природе власти в России и самый объективный взгляд на советскую историю. Дело в том, что у авторов нет вообще никаких привязанностей, сдержанности, пиетета или ненависти по отношению к советской эпохе. Нет необходимости приукрашать советскую действительность или намеренно сгущать краски. И результатом такого взгляда стала картина, в которой, несмотря на весь свой ужас и бесчеловечность (в фильме это показано очень прямо), власть – жалкая и убогая. Здесь кстати приходятся расследования Навального. Ведь, абстрагируясь от их политических задач, в своих видео Навальный показал блеск и нищету сильных мира сего от российской элиты. Тот же Олег Дерипаска, победитель кровавой «алюминиевой войны» в 1990-е, который публично возмущается двумя картинками в интернете, испытывает на себе эффект Стрейзанд и проходит через унижение в соцсетях и получает тысячи безнаказанных оскорблений от пользователей интернета в комментариях. Алишер Усманов – крупнейший бизнесмен, был вынужден записывать видеообращения, из которых в соцтетях были сделаны сотни демотиваторов, нанесших его статусу большой ущерб, чем все сканы документов, опубликованных Навальным. При этом, несмотря на всю видимую слабость, воля российской власти может сломать любую отдельную человеческую судьбу.
И именно эта слабость, в сочетании с ужасом, создает полную картину российского политического режима. И страх властной элиты взглянуть в зеркало понятен. Дело не в том, что мертвый Сталин лежит в своих экскрементах, а в том, что, возвращаясь к «двум телам короля», сама ницшеанская воля к власти оказывается рано или поздно в столь же неприглядном состоянии. И, увы, без смены существующей политической модели, именно это будущее – неизбежный финал путинского режима.
И как избежать такого финала – и есть главная загадка для российской, и даже мировой элиты. Пустота, скрывающаяся за тонкой кожурой, не подчиняющейся никаким законам власти, на месте закона и суверенитета в России, может поглотить не только капиталы путинских олигархов, но и всю европейскую стабильность. Плохо как пребывание Путина у власти, так и его внезапный неконтролируемый уход, и, по сути, остается либо оттягивать неизбежное в надежде на чудо, либо попытаться подготовить вариант безболезненного транзита власти.
[1] В этом различии и заключается смысл знаменитой фразы «Король умер – да здравствует король».