Конфликт на Донбассе как захваченный самолет

Исполнительный директор Украинского института будущего Виктор Андрусив выступил в Национальном институте стратегических исследований во время презентации результатов экспертного исследования «Риски и возможности консолидации и примирения в Украине в условиях внешней агрессии».

uifuture.org публикует тезисы выступления Андрусива без изменений.

— Я поражен некоторыми результатами экспертного исследования. Когда опросили экспертов, и у них 30% местного население — предатели, то это на самом деле говорит о главной проблеме реинтеграции и в целом работы в этом направлении — коммуникационной политике. Надлежащая коммуникационная политика отсутствует. Один из примеров — это то, как мы называем людей, которые были вынуждены уехать: мы называем их или ВПЛ, или переселенцы. И нет какого-то определения, как на самом деле их называть. Возможно, правильнее называть их жертвами военных действий. Потому что это бы означало то, что мы и так понимаем — люди попали в сложную ситуацию. А не просто — ВПЛ. ВПЛ — это международный термин для организаций, которые не углубляются в суть причин, почему так произошло, кто виноват. Гражданский конфликт, война — это неинтересно, они употребляют термин ВПЛ. И мы начинаем за ними повторять. Но и в этом примере, отсутствует коммуникационная политика. Это означает, что государство вообще не определилось ни по отношению к людям, ни относительно территорий.

Вообще, нет четкой позиции тех же экспертов насчет того, как мы должны трактовать этот конфликт, какой должны видеть выход из него. Соответственно, все это начинает жить само по себе: одни ведут дискурс о том, чтобы вернуть, другие — о том, что нам это не удастся, потому что там предатели. Или пусть они расплачиваются за то, что там произошло. Государство уже реагирует, по результатам социологических исследований. То есть мы имеем некое имитационное возвращение. Это выглядит так: не возвращать не можем, но насчет самого возвращения мы не уверены.

В коммуникационной политике есть еще одна проблема: кроме того, что она несложившаяся, она еще и не работает на Донбассе. Общество на Донбассе является достаточно гомогенным, собранным, цельным. Коммуницировать с ними через Послания Президента или через местные СМИ очень сложно и неэффективно, так как ключевая система коммуникации на Донбассе — это система из уст в уста. То есть люди общаются вживую и, так как в регионе преимущественно крупные предприятия, многие люди работают вместе, они распространяют между собой эту информацию. В результате того, что Киев не добирается до людей, информация, которая начинает курсировать, преимущественно сильно искажена. Люди вообще неправильно понимают политику Киева и отношение нашего государства к этой ситуации.

В опросе не было одного очень интересного вопроса, который поставили в другом исследовании. Он звучит так: на кого местное население вообще возлагает ответственность за то, что случилось? Те результаты исследования, что видел я, и, по словам человека, который над этим работал, говорят: в большинстве местное население возлагает ответственность за войну на Майдан и на Украину. И это опять же вопрос к государственной политике, насколько эффективно работают коммуникации и разъяснения местному населению для изменения такого понимания причин войны. И, конечно, отсюда и развивается враждебное отношение к военным, враждебное отношение к каким-либо инициативам, есть также значительный фактор недоверия. Люди вообще не доверяют тому, что государство планирует делать.

Еще одна вещь, которая меня смутила — вера в малый и средний бизнес. Опрошенные эксперты, кроме того, что, очевидно, не часто бывали на Донбассе, еще и не читают исследования. Например, Ирина провела исследование в 2015, которое показало, что 66% местного населения не будет заниматься малым и средним бизнесом ни при каких условиях. Вопросы кредитов, средств, регистрации, ни при каких условиях не будут влиять. Потому что есть определенная школа ценностей в регионе, и работа на заводе — это уверенность в завтрашнем дне. Это — одна из трех важнейших ценностей этих людей, люди не готовы брать на себя ответственность, идти на риск и создавать бизнес, испытать какую-то неизвестность. Работа на заводе — это стабильность, уверенность в завтрашнем дне. И это также пример того, что эксперты опросов и те, кто здесь занимается государственной политикой, объективно не понимают этот регион, ключевые различия в ценностях, приоритетах и видении.

Самое трудное, я, как человек, который там работал, могу сказать, — это донести что-либо из региона в Киев, потому что коммуникация односторонняя. Мы вам скажем, что делать. Если что-то оттуда говорят, это вообще не принимается. Насчет политики реинтеграции скажу несколько вещей, которые, на мой взгляд, являются ключевыми: во-первых, надо действительно сформировать определение, кто эти люди. То есть четко сказать, что это наши граждане, и вообще сформировать иную трактовку конфликта. Я бы трактовал этот конфликт как захваченный самолет. Когда самолет захватывают, пассажиры являются заложниками террористов, и они, чтобы выжить, вынуждены прибегать к различным мерам. Но мы должны искать возможности их оттуда вытащить. Неважно, какое решение мы принимаем — ни при каких обстоятельствах мы не должны обвинять в чем-либо пассажиров самолета. Это мое предложение по трактовке конфликта.

Можно и по-другому. Можно действительно сказать, что это оккупация, люди живут и находятся в оккупации. Можно в интернете поискать картинки, как оккупированный Киев выглядел, сколько людей стояли на митинге в поддержку нацистов. Потому что люди в оккупации хотят жить, и они просто выживают. Это должно быть также общественным дискурсом, политическим дискурсом, который трактует это таким образом. Другой важный вопрос в том, что человек является гражданином, и мы должны не только уважать его права, но и создавать позитивную дискриминацию. Необходимо создать дополнительную инфраструктуру, которая позволит таким людям легче реализовывать свои права. Сейчас рассматривалась возможность поступления абитуриентов с неподконтрольных территорий. Разработали определенную схему, по которой дети приезжают в какой-то центр, что-то сдают, что-то доказывают, и в то же время эти дети едут в Ростов, где ничего не доказывают и ничего не объясняют, и везде поступают. То есть враждебное государство создает им лучшие условия для интеграции, чем мы, говоря им: иди оформляй аттестат, иди пересдавай, иди школу ищи, но так нельзя — нужно наоборот.

Эти люди должны иметь возможность легче интегрироваться в нашем обществе, чем во вражеском. Я могу приводить еще много подобных фактов, но, к сожалению, мало времени. Демократия — это не о конфликте, а о дискуссии. Так или иначе государственная политика — это определенность, то есть, в первую очередь, определенность, как мы трактуем эти вещи, и перечень шагов, которые мы осуществляем для их решения.